«Уж не дальтоник ли она?» — подумалось мне.
— Никакой не ниггер,— продолжала она.— Мой прадед купил его деда еще в пятидесятых годах прошлого столетия. Мы до сих пор храним расписку. Фред родился здесь. Фред вовсе не ниггер. Фред член семьи.
Я окончательно отказался от попыток понять ход мыслей жителей южных штатов.
В моих путешествиях мне доводилось сталкиваться со многими печальными и горестными случаями, но одно из множества событий оставило особенно глубокий след и вызывает скорбь всякий раз, когда я думаю о нем.
...Он был совсем маленького роста, и веса в нем было не больше, чем в покинутом родителями четырнадцатилетнем мальчишке. Кости казались такими же тонкими и хрупкими, как трубки древних глиняных флейт. Голова странной формы на худой шее напоминала опрокинутую греческую амфору. На ней выделялись подернутые влагой огромные глаза, размерами и формой похожие на глаза оленухи, изящный точеный нос, словно птичье крыло, и добрый красивый рот. Большие уши, точно вырезанные из тонкого пергамента, заострялись кверху, как у эльфа. Родом из Скандинавии, он был капитаном торгового судна, на котором мы плыли из Австралии в Европу.
В ту далекую дивную пору вполне можно было не спеша странствовать на таких судах до полутора месяцев в обществе еще десятка пассажиров. На этих маршрутах Не было лайнеров типа «Куин Элизабет II», вы плыли точно на собственной яхте. Правда, были и свои изъяны: от вас не зависел выбор попутчиков. Все же среди десяти человек по меньшей мере двое оказывались более или менее приличными людьми, с коими можно было завести дружбу, не боясь обидеть остальных своим невниманием.
На сей раз я был единственным пассажиром мужеского пола. Все остальные — возбужденно щебечущие пожилые австралийские леди, для которых это было первое в жизни морское путешествие, первый случай посетить Европу и первая возможность увидеть родину предков — Англию, обиталище королевы. Разумеется, все было для них так ново, так захватывающе интересно, что восторгам не было конца. И каюты чудесные, и койки удобные, и в душе всегда есть вода, и в салоне подают крепкие напитки, и обеденный стол такой большой, тщательно отполированный, и кормят замечательно. Точно дети на первом в жизни пикнике... Смотреть, как они радуются, было сплошное удовольствие. Но главным источником их радости, несомненно, был капитан парохода. С первого взгляда они прониклись к нему глубокой, серьезной, вечной любовью. В свою очередь капитан был сама забота и очарование. Он останавливался у каждого шезлонга на палубе, чтобы осведомиться, понравился ли нежащейся на солнце пассажирке завтрак, не был ли слишком горячим бульон (подаваемый ровно в одиннадцать); в салоне он лично следил за приготовлением тошнотворного напитка, именуемого коктейль «мартини». По его команде матросы спешили вызвать дам на палубу, чтобы они полюбовались летучими рыбками, фонтанирующим в отдалении китом, альбатросом, парящим на широко расправленных крыльях за нашей кормой, как будто его кто-то привязал к ней невидимой струной. Капитан приглашал пассажирок пройти на нос парохода (в сопровождении матросов, следящих, чтобы никто не упал за борт) и посмотреть, как дельфины сопровождают судно, иногда стремглав уносясь вперед и стрелой взлетая в воздух над водой. Он спускался с ними в машинное отделение, сверкающее такой чистотой, что можно было, как говорится, есть с пола, как с тарелки, и рассказывал о внутренних органах корабля. Поднимался с дамами на мостик, откуда управлялся пароход, и объяснял, как радар позволяет ночью расходиться на безопасном расстоянии с другими судами, избегая страшных катастроф. Показывал камбуз и морозильник, где хранились продукты и готовились блюда для их стола, и с каждым новым открытием дамы проникались все более пламенной любовью к капитану, а этот милейший скромный человек старался придумывать для них все новые сюрпризы, как фокусник поражает публику своими чудесами.
— У нашего капитана золотое сердце,— заявила мне за утренним бульоном вечно потеющая тучная миссис Фарзингэйл.— Чистое золото. Будь мой муж хоть немного похож на него, наше супружество могло бы дольше продлиться.
Не имея чести быть знакомым с почтенным мистером Фарзингэйлом, я воздержался от комментариев.
— Наш капитан — самый приятный мужчина, кого я когда-либо знала, сама доброта и учтивость, иностранец — а такой воспитанный,— сказала мисс Лэндлок, и глаза ее наполнились слезами, которые грозили вот-вот скатиться по щекам в стаканчик мартини (уже второй) в ее руке.— И он счастлив в своем браке, мне говорил об этом старший помощник.
— Не сомневаюсь,— отозвался я. Она скорбно вздохнула:
— Как и все хорошие люди.
— Что верно, то верно,— вступила в разговор миссис Фортескью, прикладываясь к третьему стаканчику джина.— Приличных неженатых мужиков с огнем не сыщешь. Как только я увидела нашего капитана, сразу сказала себе — вот приличный мужик, не станет с кем попало флиртовать, хоть и моряк.
— Наш капитан вообще не способен флиртовать,— возмутилась мисс Вудбай.— Он настоящий джентльмен.
— Поймай его жена на флирте с кем-нибудь, она бы лопнула от злости,— сказала мисс Лэндлок.
Путешествие было долгим, заняться на пароходе особенно нечем, а потому мне приходилось каждый день выслушивать бесконечные рассуждения о характере капитана, восхваление его достоинств и соображения о том, какой подарок ему купить в первом же (и единственном) нашем порте захода. Дамы с великим нетерпением ожидали этого Дня, и не столько даже ради возможности сойти на берег, сколько для того, чтобы осчастливить подарком своего героя. После длительных споров решили купить ему свитер. Не зная точно, сколько может стоить сей предмет одежды, Дамы постановили, что каждая внесет по два фунта, а я — согласитесь, весьма благородно — вызвался покрыть разницу, в какой бы сумме она ни выразилась. После того, как была благополучно разрешена эта каверзная проблема, разгорелся спор о цвете свитера. Белый — непрактичен, красный — чересчур кричащий, коричневый слишком мрачен, зеленый не пойдет к его глазам... Казалось, этому не будет конца. Видя, что дамы вот-вот вцепятся друг дружке в волосы, я объявил, что, набив руку на ловле диких зверей в джунглях, как-нибудь сумею выведать у капитана, какой цвет он любит. Когда же я вернулся из похода с неожиданным известием, что капитан любит цвет овсянки, дамы смиренно восприняли эту новость, хоть и были разочарованы. Очередная мировая война была предотвращена.