Мама на выданье - Страница 42

К оглавлению

42

Поднатужившись, я поднял на стол тяжелое кресло. Вблизи покойник выглядел еще менее привлекательно, не говоря уже об отвратительном запахе испражнений. На бороде и усах запеклась вытекшая из носа кровь. Пришлось приподнять его, чтобы перерезать веревку, и в лицо мне пахнуло таким перегаром, что меня чуть не стошнило. При этом кресло подо мной скользнуло по гладкой столешнице, точно камень по льду, и я шлепнулся на пол в обнимку с мертвым телом. На беду, я очутился сверху, от моего веса из Джеймса вышла с противным бульканьем еще порция кала; к тому же петля вокруг шеи ослабла и изо рта покойника вырвалось зловонное дыхание. Я вскочил на ноги и выбежал на кухню, где меня вывернуло наизнанку.

Поразмыслив, я решил, что лучше всего позвонить доктору Ларкину. Он почти сразу взял трубку, хотя еще только-только рассвело.

— Си, докторио Ларкин. Куэн хабла?

— Это я, Джерри.

— Что там натворил Джеймс?

— Вчера вечером у него были жуткие галлюцинации, и утром я обнаружил его повешенным.

— В том смысле, что он повесился сам? — настороженно спросил Ларкин.

— Э... да, полагаю, что сам. Я снял его. Он мертв. Узел помещался под правым ухом, так что он скорее задохнулся, чем сломал позвонки.

— Узел не на месте?.. А еще называл себя опытным палачом.

— Так ведь он был совсем пьян, к тому же левша,— объяснил я, сам продолжая себя спрашивать, кто мог сделать так, что Ментона постигла самая мучительная смерть.

— Послушай,— сказал Ларкин,— живо убирайся оттуда. Собери вещи и возвращайся на «Долорес». Я слышал, пароход отчаливает через час. Не дожидайся, чтобы тебя арестовали.

— Арестовали — за что, помилуй Бог?

— В Парагвае для ареста гринго всегда найдется повод. Тебе хочется до конца года торчать в тюрьме, пока кучка местных законников будет разбираться с тобой?

— Нет,— твердо ответил я.

— Ну так делай, как я сказал,— собери вещи и дуй на пароход. Я сейчас приду и доложу в полицию, что сам вынул его из петли. Олл райт?

— Олл райт,— отозвался я.

— Да, послушай, Даррелл, случаем там не осталось виски?

— Две бутылки чудом уцелели.

— Оставь их на столе на веранде, если можно.

— Твой гонорар? — поинтересовался я.

— Нет, это для начальника полиции. Прощай.— Он бросил трубку.

Я живо собрал свой нехитрый скарб, сбежал по лестнице и с удивлением увидел ожидающего внизу улыбающегося индейца.

— Капитане... пароход... гудбай,— сказал он.

Я вручил ему вещи и жестом показал, чтобы он шел вперед. Хотелось проверить еще одну вещь, которую я успел заметить мельком. Войдя снова в большую комнату, где лежало на полу опухшее, обезображенное тело бедняги Джеймса Ментона, я поглядел на стол и с легким содроганием увидел, что не ошибался. Все двенадцать кресел были повернуты так, будто сидевшие в них люди хотели лучше видеть. Видеть что? Казнь?..

Глава 7.
Платья мисс Бут- Уичерли

О платьях мисс Бут-Уичерли и о смятении, которое они вызвали в умах самых разных представителей рода человеческого, от селян Сан-Себастьяна до членов ордена сестер-благотворительниц и крупье в казино Монте-Карло, мне стало известно только потому, что я был знаком с мисс Бут-Уичерли.

Когда я каждый год отправляюсь на юг Франции, чтобы в моем маленьком доме там предаться творчеству, непременно делаю крюк и останавливаюсь на несколько дней в Монте-Карло у моих друзей Жана и Мелани Шульц. Жан — ушедший на покой швейцарский банкир, человек состоятельный, обладатель бандитских усов и жуликоватых голубых глаз; Мелани — прелестная молодая американка, одна из тех стройных особ, чьи длинные темные волосы и чеканный профиль заставляют молодых мужчин таращиться с открытым ртом. Я очень привязался к ним и только поэтому с крайней неохотой согласился, когда они однажды вечером предложили мне составить им компанию в казино.

Я не игрок. Очень рано узнал, что для успеха в игре человек должен обладать особой кармой. Если я поставлю на лошадь или на собаку, они тотчас заболевают: первая — ящуром, вторая — бешенством. Поставлю в рулетке на черное — будет выходить с некой маоистской злокозненностью только красное. На горьком опыте убедился — стоит мне побиться с кем-то об заклад, что небо синее, как оно немедленно покроется черными грозовыми тучами. Придя к выводу, что природой я не создан для игры, вел себя соответственно. Мои друзья были свободны от подобных тормозов, а потому радостно принялись пускать кровь своим банковским счетам.

Предоставленный самому себе, я ходил по залу, наблюдая игроков, замечательное собрание индивидов — от маленькой горбуньи, похожей на цыганку, до стройной блондинки, словно сошедшей со страниц журнала «Вог», от негра во фраке с непроницаемым лицом статуи до чудовищного толстяка, по красному лицу и прерывистому дыханию которого было видно, что он, скорее всего, тут и умрет за игровым столом. Но даже в такой необычной коллекции мне сразу бросилась в глаза мисс Бут-Уичерли.

Ее лицо покрывала сетка морщин, напоминающая рельефную карту дельты какой-нибудь из великих рек; кожа на шее свисала складками наподобие штор. Нос у этой маленькой хрупкой женщины был внушительный, изогнутый, как орлиный клюв, мутноватые глаза — водянисто-голубые, точно бледный барвинок, и в левый глаз был вставлен монокль на длинной выцветшей ленточке. Меня поразило одеяние мисс Бут-Уичерли, явно придуманное в самом начале двадцатых годов. На ней было платье из малинового бархата, с фигурными золотыми пуговицами и длинными рукавами. На голове большая шляпа из того же материала, украшенная желтыми страусовыми перьями и мехом некоего животного, неизвестного науке. Тем же мехом были отделаны ворот, рукава и подол платья. На черепашьей шее висели несколько ниток разноцветных бус, а к той части платья, что предположительно скрывала бюст, была приколота большая роза из желтого сатина. Изумительные руки, будто вырезанные из хрупких сухих веток какого-то экзотического дерева, изящно манипулировали фишками. Веки были слегка тронуты тенями, скулы — румянами, губы намазаны помадой — но все в меру, не придавая даме сходства с престарелым клоуном. Обращенная к крупье улыбка обнажала ослепительно белую вставную челюсть.

42